На острове, на крутом косогоре над рекою Великой возвышается крепость древнего русского города. 1879 год. Пятилетний мальчик гостит у бабушки Татьяны Ивановны. Дом бабушки старинный с большим заросшим садом. Нижний этаж — белый каменный, а верхний и чердак — деревянные со ставнями и белыми наличниками окон. В саду у бабушки много ягод, немало и облепленного колючими шариками репейника. Хочется сразиться с этими драконами, но меча нет. Впрочем, живет во дворе один работник Иван Иванович Чугунов. У него всякие мастерские где-то. Услыхал он про нужду в мече и скорехонько принес совсем новый. Хорошо сделано, и ручка вырезана с навершием, и длина хороша. Одно горе — меч-то липовый, деревянный, а выкрашен под медь. Нечего делать, и такой послужит. Много драконов было сражено в бабушкином саду.
1896 год. Художнику 22 года. Он еще не кончил университета. Он еще учится в Академии художеств. А в мыслях неудержимо складываются славянские сюжеты картин. Задуманы: «Гонец: восстал род на род», «Сходятся старцы», «Поход», «Город строят». Один из водителей русской культуры, замечательный издатель Владимир Васильевич Стасов открывает молодому Рериху сокровища Публичной библиотеки. Читаются летописи. Проводятся археологические изыскания. Картина должна быть сильна достоверностью. А сколько вопросов неотложных еще не решено. Какою была крыша славянской избы? Островерхою, соломенною?
Какое норвежское древнее погребение? В ладье, в кургане?
Из чего ножны у мечей делались, — кожаные? Как кожа выделывалась? Или просто сушилась?
В Изваре из старого птичника переделана мастерская. Собраны волчьи и рысьи меха. Кипит работа. Нужно славянам и оружие. В придорожной кузне почерневший кузнец по рисункам Николая Константиновича изготовляет топоры, копья древнеславянские и, конечно, меч — настоящий, железный, точь-в-точь, как те, что находили в курганах. Изготовляет тем же примитивным способом, без напилка, — молотом. Помогает железный меч художнику, как былинному богатырю, напитать свой дух от истоков народа русского.
Еще не просвистела та пуля, с которой началась I мировая война. Еще канун. Еще многие думают, что все обойдется, но воздух планеты уже пропитан ядом грядущего бедствия. Приходят сроки.
Спящим стражам приносится меч огненный. «Меч мужества» понадобился. В 1913 и в начале 1914 года спешно пишутся: «Зарево» — с бельгийским львом — а через несколько месяцев маленькая Бельгия первая мужественно противостанет всей чудовищной мощи Германии; «Короны» — улетевшие с королевских голов — и этому художественному пророчеству суждено сбыться после войны Германии, Австрии и России; «Град обреченный» — люди живут еще своею обычной жизнью, но гигантский змей уже стягивает свое смертоносное кольцо вокруг стен города. Опомнятся люди. Ужаснутся. Но будет поздно. И «Крик Змия», и «Дела Человеческие» — картины, смысл которых все поняли после.
А вот 1931 год. Николай Константинович в последней экспедиции, организованной институтом «Урусвати», проходит через Западный Тибет. И все три меча напомнились. На скалах высечены издревле три меча. Граница ли? Победа ли? Знак трех мечей встал в памяти.
Они родились в России 70-х годов ХIХ века. Один в семье уважаемого петербургского адвоката, другая — в семье старинных дворянских кровей, тоже в Петербурге. Бурлива и неспокойна была жизнь северной столицы в те времена. Много волнений и бурь зрело в ее глубинах. Но над этим потоком нет-нет, да и проносилась легким дыханием ветерка свежая мысль о далеком Востоке, о загадочной Индии. Будоражила, рождала порыв, грезы, но мокрая от туманов и ливней, пронизанная ветрами каменная столица продолжала жить своей жизнью.
Мальчика звали Николай Рерих. Он был слаб легкими, и для поправки здоровья родители часто отвозили его в отцовское имение Извара. В конце ХVIII столетия имение принадлежало графу Воронцову, чья судьба особыми путями была связана с Индией. Бытовало предание, что в те времена жил там еще какой-то раджа, но ни имени его, ни причины пребывания в России людская память не сохранила. Придет время, и замечательный мыслитель Индии Рабиндранат Тагор первым заметит, что название-то далекого северного имения «Извара» индийского происхождения.
Хоть и не так далеко эти земли от Петербурга, природа их была иная. Север разговаривал здесь с душой мальчика не суровым и властным тоном. Мягко и ласково пел он старинную песнь о тихой красоте и щемящей радости. Неслышимо ступит нога в моховой ковер, а чуткие ели уже прислушиваются: кто пожаловал? Подойдешь к студеному роднику, а он смеется, рассказывает что-то без умолку, радостью делится. И такое все вокруг родное и милое. Но там, в добротном каменном доме, была большая зала со стенами, украшенными картинами. И была среди них одна, старинная. Нездешний мир гигантского горного массива, озаренного пламенем заходящего солнца.
Что-то несказанное трепетало внутри, когда глаз жил на величественной вершине, притянутый к ней чудесною силой. Пройдут десятки лет прежде, чем глаз и сердце опознают Канченджунгу, открывающую врата Горной Страны для тех, кто отправляется туда с любовью.
У маленькой дворянки Елены Шапошниковой было много знаменитых предков и родственников, потрудившихся во славу Родины, кто воинскими талантами, кто гением искусства. Много хранилось о них семейных легенд. Но был и удивительный дядя девочки, который задолго до ее рождения отправился в Индию. Потом внезапным сполохом мелькнул на придворном балу в прекрасном раджпутском костюме и опять уехал в Индию. С тех пор о нем не слыхали.
Родовые связи имела семья Шапошниковых и с графом Воронцовым. Девочке достался ритуальный кинжал, принадлежавший некогда графу. А чуткое музыкальное ухо влекли, дошедшие каким-то образом до семьи, ритуальные напевы, привезенные Воронцовым из Индии. Давно уже никто не помнил их происхождения и значения, но маленькая Ляля любила повторять эти загадочные отрывки. Через десятки лет Индии предстояло стать ее второй родиной.
Так Будущее посылало привет тем, кто будет служить ему всю свою жизнь.
 |
 |