РЕРИХ  И  ТАГОР

       И рождаются люди, чьи сердца откликаются на священный зов Прекрасного, отдавая себя ему на служение. Даже за тридевять земель сердца эти почуят глубинное родство друг друга, перекликнутся светлым приветом и умножат свою мощь, утверждая красоту надземную в земном мире.

       По петербургским улицам, как на крыльях возвращается Елена Ивановна Рерих домой из книжного магазина. Уже не раз доводилось ей находить на книжных полках нечто самое новое, нужное и вдохновительное. На этот раз в руках ее тоненькая книжечка жертвенных песнопений с чарующим названием «Гитанджали». Как откровение, как сияние радуги восстал Тагор перед духовным взором Рерихов. Русский перевод сохранил всю глубину и трепетность индийской мысли в Тагоровых песнях — сказалось родство, уходящее в санскритские корни.

       Как сразу полюбили Тагора! Как поверили, что принадлежит он не к земному миру условных фактов, но к миру великой правды и красоты. Каков он? Где и как живет этот гигант мысли и прекрасных образов? Прочно зародилась мечта: где бы встретиться? Не доведет ли судьба и здесь, в этом мире еще, увидеть того, кто так мощно позвал к красоте-победительнице?

       Именно в эти, первые, годы ХХ столетия индийская тема прочно поселяется в литературных и художественных произведениях Рериха. Рождается чудный образ Девассари Абунту, и Гайятри, и царя в сказке «Граница царства». Словно напомнил Тагор что-то забытое, но давно знакомое, бесконечно родное.

       «Над пустынной рекой, среди высоких трав, я сказал ей:

       — Девушка, куда идешь ты, прикрыв свой светильник одеждой? Дом мой одинок и темен — дай мне света!

       Она на мгновение подняла свои темные глаза и сквозь сумрак взглянула мне в лицо.

       — Я пришла к реке, — отвечала она, — чтобы пустить светильник по течению, когда дневной свет угаснет.

       Одиноко стоял я среди высоких трав и смотрел на робкий огонек ее светильника, бесплодно уносимого течением». Так поют «Гитанджали».

       И вот уже сам Рерих пишет: «К черным озерам ночью сходятся индийские женщины. Со свечами. Звонят в тонкие колокольчики. Вызывают из воды священных черепах. Их кормят. В ореховую скорлупу свечи вставляют. Пускают по озеру. Ищут судьбу. Гадают. Живет в Индии красота. Заманчив великий Индийский путь».

       Перекликнулись два могучих духа зовом о красоте. И повелительные мечты о встрече исполнились. Неисповедимыми путями ткет судьба эти встречи творцов Прекрасного. Ткет так вдохновенно, как никакое человеческое воображение и не представит себе.

       В 1920-м году Рерихи находятся в Лондоне. Но уже всеми помыслами летят они в Индию. От жгучих равнин до снежных высот Гималаев единым могучим магнитом тянет к себе великая древняя страна. Николай Константинович пишет индусскую серию — анно «Сны Востока».

       В это время Рабиндранат Тагор, находясь в Лондоне и прослышав о русских картинах, сказал своему спутнику Кедарнату Дас Гупта: «Сегодня я доставлю вам большое удовольствие», — и отправился с ним на Квинсгэт-террас в мастерскую Рериха. Так и застал он его за работой над индийской темой. «Помню удивление поэта при виде такого совпадения, — говорится в «Листах дневника» художника. — Помним, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца. Ведь недаром говорится, что первое впечатление самое верное. Именно самое первое впечатление и сразу дало полное и глубокое отображение сущности Тагора». Елена Ивановна показывает гостям картины мужа, а перед их внутренним взором встает прекрасный идеал Востока: Пракрити и Пуруша, человек явленный через женщину.

       Текут незабываемые беседы, высказываются проникновенные суждения об искусстве. Тагор поддерживает Рериха в его намерениях. Расставшись, он пишет ему письмо, насыщенное впечатлениями памятной встречи. Чуть позже, с 1921-го года при его содействии в индийской прессе стали появляться публикации о Рерихе.

       Следующая встреча произошла в Америке, где в лекциях поэт так убедительно говорил о законах Красоты и человеческих взаимоотношений. Подвигом назвал Рерих дело Тагора, обходящего мир с молением, с призывом, с повелительным зовом о Красоте, так парадоксально звучащим в суете огромного города.

       «Когда думается о несломимой энергии, о благословенном энтузиазме, о чистой культуре, передо мною всегда встает столь близкий мне облик Рабиндраната Тагора». Эти слова Рериха столь же применимы и к нему самому. Они действительно очень близки эти два сеятеля Прекрасных Образов. Близки в понимании сути Прекрасного.

       «Моя песнь сбросила с себя украшения. На ней нет нарядов и убранства. Они омрачили бы наш союз. Они мешали бы нам, они задушили бы твой шепот.

       Тщеславие поэта со стыдом рассеивается перед тобою. О поэт-наставник, я сажусь у ног твоих. Пусть моя жизнь будет проста и правдива, как свирель из тростника, которую ты наполняешь звуками». Так поют «Гитанджали».

       Когда Рерихи были уже на южных склонах восточных Гималаев, невдалеке от Дарджилинга, Николай Константинович, приступив к созданию картин об Индии, решительно изгнал экзотику. Картиной «Жемчуг исканий» открывается новая страница его творчества — первая картина, написанная на Востоке. Учитель и ученик на фоне ослепительных Гималайских Гор, покрытых вечными снегами. Взоры устремлены на ожерелье — на Востоке и Западе символ вечности. Поиск вечен.

       Дальнейшая деятельность Рерихов напряженна и до сказочности необычна. Сначала знаменитая экспедиция, затем организация Института Гималайских исследований. И помимо научных трудов сотни картин, статьи, книги, огромная переписка.

       Рабиндранат Тагор живет в это время заботами о развивающемся учебном Центре в Шантиникетоне. Там вырастает мощное древо культуры — настоящий ашрам. В письмах Тагор зовет Рериха приехать: «Мне доставит истинное удовольствие познакомить Вас с детищем всей моей жизни, каким является Шантиникетон».

       «Виджая Тагор!» — победа Тагора! — пишет Николай Константинович приветственное слово поэту ко дню его 70-летия. Издали перекликаются два светоча, заложившие два культурных Центра на индийской земле.

       А в августе 1941-го, справляя поминки по Тагору, Николай Константинович с болью записал в дневнике: «За восемнадцать лет не пришлось побывать в Шантиникетоне. То жара мешала, то Тагор уезжал, то наши азийские экспедиции уводили нас далеко. Все что-нибудь мешало, а теперь уже не поедешь на пустое пепелище. Да и уцелеет ли оно? Рабиндранат был двигателем, был душою Культурного очага. Как-то проживет дело без главы?»

       Надвинувшаяся в это время чудовищная туча войны оборвала и все связи Гималайского института «Урусвати». Экспедиции прекратились. Лаборатории пришлось законсервировать. На десятилетия замерла деятельность. Но тщетность усилий светлых тружеников иллюзорна. Наступают сроки, и посеянное зерно Прекрасного процветает прекрасным цветком и дает прекрасные плоды.

       И если наши сердца способны впитывать огненный сок молений о Культуре, о Красоте, то будут и плоды.

       Дело Учителей живо напряжением духа учеников.